"Я знаю, что он умирал без боли": истории обезболивания в Украине

Ежегодно только в Киеве около 25 тысяч людей умирают от неизлечимых болезней. 80% из них страдают от боли из-за отсутствия адекватной паллиативной помощи.

Не давать человеку необходимое обезболивание - это пытки, признали правозащитники Human Rights Watch. 

Всемирная организация здравоохранения утвердила трехступечастую схему обезболивания: общедоступный анальгетик - слабый опиод - сильный опиод. Но в Украине ее соблюдают не всегда, говорится в последнем отчете правозащитников "Неконтролируемая боль: что изменилось".

Украинские врачи до сих пор могут отказаться выписывать морфин, объясняя, что у пациента возникнет зависимость. Об этом в иструкции пишет и украинский производитель инъекционного морфина. ВОЗ утверждает,что это неправильные представления о морфине - если употреблять его по медицинским показаниям, зависимость не развивается.

Проблемы остаются и с количеством препаратов, которые выдают пациенту, - иногда врачи отказываются выписать рецепт на максимально возможный период, 15 дней. Поэтому родные пациентов вынуждены ходить за рецептами регулярно.

Как обезболивают в Украине - LIGA.net спросила у тех, кто с этим столкнулся.

ОЛЬГА ДЕКУШ (у свекра была четвертая стадия рака простаты):

"Мы обнаружили рак на четвертой стадии. [Папа] проходил ежегодную диспансеризацию и проверялся - почему никто не обратил на это внимание. 

Нас отправили с очень плохим анализом крови в поликлинику, не сказав, что и как. Это было в мае, а диагноз поставили в ноябре. Может быть, если бы ему в мае сказали, что не очень хороший анализ крови и мы подозреваем рак, проверьтесь, сделайте что-то, то есть не бросайте... Но вы же понимаете, что такое наши родители - дача, дела: “Ну плохой анализ крови, ну и что, бывает, но и я уже не мальчик”.

И когда в октябре его на даче скрутило так, что он не смог разогнуться, то это были уже метастазы в позвоночнике. Если бы ему рассказали, что есть подозрения. Но ему же не сказали об этом. И мы начали лечить что? Радикулит у пожилого человека. Когда мы уже делали третью или четвертую процедуру по спине, доктор сказал - это не мое, потому что обычно после третьего-четвертого сеанса должно стать легче, а ему не становится легче.  

И тогда мы обнаружили рак простаты. 

Мы начали лечиться, естественно, не в поликлинике. Мы обращались везде, сколько мы прошли консультаций - не пересчесть. Назначили лечение адекватное, и полгода была ремиссия или лечение помогало, то есть как-то было все более или менее.

В какой-то момент все это свалилось. В онкологии это всегда так, насколько я теперь уже понимаю, что оно вроде как ничего-ничего, а потом ох - и обвалилось. Какими-то такими волнами, которые невозможно предугадать. И людям, которые никогда с этим не сталкивались, родственникам психологически очень сложно.

В какой-то момент врачи нам сказали, что это уже только паллиатив, и нам очень рекомендовали стать на учет к онкологу по месту жительства. Иначе все эти справки, установленные диагнозы в Институте рака или онкологии - они не имеют никакой силы. Иначе ты не получишь обезболивания. И не в один момент его получаешь. Поэтому это надо делать как можно раньше. 

Мы это сделали в августе - еле-еле уговорили папу поехать и стать на учет. Ему уже было очень сложно передвигаться. Сначала нужно идти к семейному врачу и он направляет [к онкологу]. Огромная поликлиника на Троещине, мы долго-долго стояли, чтобы получить направление, а когда попали к онкологу, было без трех минут до конца приема и он пытался нас отправить. Я понимала, что если он нас сейчас отправит, то папа больше сюда не доедет и на учет мы не станем. 

Не каждый в нашей стране может получить обезболивание, потому что не каждый может включить мегеру в какой-то момент и добиться того, чего нужно. Только благодаря тому, что я умею включать вот эту самую злющую мегеру, за три минуты до конца приема он меня принял. Потому что я ему пообещала, что пойду к заведующей, что он не имеет права и у него еще есть три минуты - он как раз успеет нас поставить на учет.

В карточке онколог написал одну единственную фразу - "адекватное обезболивание". Что это подразумевает - это решает семейный врач. Если ты не можешь показать человека семейному врачу - он не может уже прийти, как было в нашей ситуации, - то врач должен приехать домой, посмотреть на пациента, поговорить с ним, понять, что это не наркоман и выписать лекарства. 

У нас сложилась такая ситуация, что папа был на даче и онколог, который нас вел по телефону, по симптомам назначил налбуфин. Это как искусственный морфин. Он вроде как не считается наркотическим, но купить его без рецепта у нас невозможно. Рецепт не красный (рецептурный бланк на опиоды выписывается на красной бумаге - ред.), но в любом случае нужен.

Необходимость в налбуфине у нас возникла на День независимости, когда у нас три дня выходных. И я доставала налбуфин по своим каналам, без рецептов. Мы достали его, чтобы дожить до врача, до рабочего дня.

У нас очень адекватный семейный врач, она пошла нам навстречу и выписала налбуфин без пациента. 

Если человек уже не ходячий, вызываешь врача на дом, он разговаривает с пациентом, выясняет что и где болит, назначает препарат. Он не выписывает рецепт дома - приходишь на прием, врач выписывает рецепт, ты с ним идешь к заведующей, ставишь там печать. После этого едешь к начмеду в другую поликлинику - это на машине минут семь-десять, а если не на машине, то полдня работы. У начмеда ставишь печать, а потом у главврача ставишь еще одну печать. Это рецепт на десять дней.

В какой-то момент налбуфин перестал помогать. И папа все это время был на даче, я не могла его показать доктору. Я приехала к доктору и говорю, что вот такая ситуация. И она говорит, что не может ничего другого назначить, не увидив пациента. Каким-то образом надо его привезти.  

Когда мы привезли папу с дачи, то налбуфин уже не очень помогал. И как мне сказала потом Зоя (Зоя Максимова, врач паллиативной помощи - ред.), нам должны уже были выписать морфин. Но выписали трамадол и это получилось понижение. 

То есть наши врачи боятся, я так понимаю, брать на себя ответственность и выписывать морфин. 

В целом ему, конечно, было плохо. Результат от трамадола был, но он был гораздо меньше, чем от налбуфина. Конечно, если бы нам выписали морфин, то было бы гораздо лучше. 

Уже как есть, уже мы изменить, к сожалению, ничего не можем. 

Врач повышала дозу трамадола. Она говорила, что если болит - принимайте три таблетки в день. Она говорила, и что она не должна была говорить, - не усердствуйте. А что не усердствуйте, если ему больно? Написано в инструкции, что должен быть три-четыре часа перерыв между приемами, иначе это бесполезно. Доктор пугал, что будет привыкание: "А что же мы будем делать потом, если человек привыкнет к морфину, а чем мы потом будем обезболивать?". Зачем меня пугать, я не разбираюсь в обезболивающих. Естественно, я выполняла то, что мне говорил доктор. И когда уже мне Зоя сказала, что можно до шести таблеток в день без вопросов, то у нас еще была мама, которая говорила, что он станет наркоманом. Да не успеет он стать наркоманом. Ни один онкологический больной, который уже требует приема морфина для обезболивания, не успевает стать наркоманом. Давайте смотреть правде в глаза. 

Ампулу налбуфина я вколола в последние 20 минут, когда ему стало больно, когда у него началась агония и когда мне Зоя сказала - колите все, что у вас есть; что в ампулах есть, то и колите.

Он задыхался и был уже в панике, ему было больно, страшно, и нам нужно было как-то его успокоить. Мы укололи и этого нам хватило. 

Слава богу, я точно знаю, что ему было не больно. И это только благодаря Зое, а не терапевту. Потому что если бы я была у семейного доктора, я бы очень аккуратно, дабы он не привык, повышала бы трамадол. И в итоге, когда у него была агония и когда он мне говорил, что болит все, я бы давала трамадол. 

Я знаю, что он умирал без боли. Вот и все. А так бы он умирал с болью, и я бы психологически это очень сложно переносила. Ему уже не больно, ему уже не болит, ему уже все равно. А нам, тут оставшимся, болело бы, что мы, понимая, что он умирает, не смогли ничего сделать. И слушали врача, который боится выписывать морфин.

Обезболивание у нас выглядит ужасным образом именно потому, что наши семейные врачи умеют лечить симптоматику. В ситуации с онкологическими больными, с обезболиванием, необходимо работать на опережение. Потому что, когда у тебя на руках кричащий твой родной папа, мама, бабушка, дедушка и ты понимаешь, что ему больно, а тот препарат, который тебе выписали, уже не действует и для следующего тебе надо дойти до поликлиники, то это очень страшно".

ИРИНА (у мамы четвертая стадия рака):

"Мы живем в городе Бровары. Раньше процедура получения обезболивающих была сложнее, потому что за лекарствами нужно было ехать в Киев, в одну определенную аптеку. Выдают ограниченное количество - максимум на неделю. Сейчас мы получаем препараты непосредственно в поликлинике, но сам рецепт выписывается в другом месте.

Человек приходит к семейному врачу, тот выписывает направление, это направление подписывает заведующая поликлиники, человек расписываться за каждое полученное лекарство, чтобы велся учет. И потом с этими рецептами надо идти непосредственно в поликлинику и получать обезболивающее.

Если говорить со стороны обывателя, который получает эти лекарства, то немного неудобно, что нужно оставить больного без присмотра. Надо прийти в поликлинику, занять очередь, просидеть. Если человек такой, что без присмотра оставить нельзя, то нужно, чтобы кто-то подстраховывал, конечно. 

Нас две сестры, мы друг друга подстраховываем. Я ушла с работы, потому что мама в тяжелом положении, и я в основном дома. А если человек работает? В основном прием врача идет в дневное время, с 8 до 16. А как быть тем людям, кто работает? Чужому же человеку не выдадут этот рецепт. И не всегда есть час днем, чтобы высидеть в этой очереди. 

Но со стороны медицины, наверное, это правильно, потому что должен быть какой-то учет. 

Первые разы сложно, пока входишь в систему. Потом человек ко всему привыкает. Понятно, что никуда от этого не деться.

Такого, чтобы отказывались давать обезболивающее - нет.

У семейного врача есть общие ступени: сначала анальгетики идут, потом синтетический наркотик, потом уже опиумные, морфин и все остальное. И схема, которая есть у семейных врачей, она не всегда срабатывает индивидуально у каждого больного.

Зоя (Максимова, врач паллиативной помощи - ред.) нас намного больше проконсультировала, объяснила. Без ее помощи это было бы совершенно ужасно все.

У нас у мамы открытые метастазы. Нужно в первую очередь обезболить, а потом правильно обработать. Доктор нам мало помогла - только основы. А вот больше всего - Зоя. Может, опыт, а может есть такая штука - человечность. Когда человек своим делом живет и днем, и ночью. Вот семейному врачу я не могу позвонить среди ночи и сказать, что делать, такая ситуация. А Зое я могла позвонить и спросить, вот такой приступ, что нам сейчас [делать]. Вплоть до того, что она могла по телефону нам помочь. Потому что скорая помощь приезжает, но когда читают диагноз - у мамы четвертая стадия - больше разводят руками и говорят, что максимум - обезболить.

Когда у человека такой диагноз у него попутно много других болезней возникает - с пищеварением, с давлением, с поджелудочными и тому подобное. Нужно чтобы к семейному врачу можно было обратиться по малейшему вопросу. Нельзя сказать, что только обезболили и все.

Нюанс был, когда мы еще не хотели переходить на наркотические [обезболивающие], но предлагается очень мало - кеторол, кенатов, лидокаин и сразу налбуфин. А там есть и дексалгин и еще очень много даже анальгетиков. И каждому человеку одно больше помогает, другому - другое. Хотелось бы, чтобы врачи подробно рассказывали людям. Потому что когда ты вообще далек от этой сферы, въехать очень сложно. Человеку может и десять раз надо объяснить.

От налбуфина лично мы отказались. Мы не были еще готовы переходить к наркотикам, мы еще хотели маму протянуть на анальгетиках - чтобы человек мог ходить, вставать. Нам сказали, что это вообще не наркотик, это преднаркотик. Но когда мы залезли в интернет и начали изучать инструкцию, то это наркотик, просто синтетический. У него действие достаточно такое очень агрессивное. Опять же, может это индивидуально у нашей мамы. У нее это было достаточно тяжело - она сразу отключалась, засыпала. Но через 12 часов, особенно на раз уже третий, она говорила, что у нее болит все тело, выкручивает, и она этого укола ждала как сильного наркотика. И хотя морфин считается сильней, но наша мама его переносила немножко по-другому. Да, были другие побочные действия - у нее упало давление, она перестала вставать, двигаться, у нее стала кружиться голова, появились галлюцинации. Но вот такого, что когда приходит время укола и человек просто кричит... То есть мы от налбуфина отказались. Мы испугались, лично ей не подошло.

Мама сейчас на бупрене (это тоже уже наркотический) и морфин таблетированный. Не было проблем с выписыванием морфина.

Такого, чтобы прям отказали и не выписали [обезболивающее] - такого не было. 

Такую боль просто человек терпеть не может. Есть случаи, когда и морфин не обезболивает.

Разные моменты бывают. Бывает справляешься, а бывает не справляешься - обращаешься за помощью в скорую. Один раз они сказали, что у них нет в наличии укола морфина. Но для мамы это было не катастрофично, потому что она на таблетированных.