За что погибла Небесная сотня. О людях, власти, войне и Майдане

Андрей Янченко (позывной Высота), сотник 42-й сотни самообороны Майдана, бывший командир 25-го батальона территориальной обороны Киевская Русь

Когда все только начиналось, такого понятия как самооборона Майдана не было. Просто собрались люди, находился лидер, который объединял людей, и формировались группы. Сотни начали возникать сами по себе, когда все поняли, что надо как-то обеспечить безопасность. В самообороне участвовало очень много людей. Закрывали Институтскую, Крещатик в сторону Европейской площади, Глобус и дальше, дальше.

Я пришел 1 декабря в 18:00 на Институтскую, там и остался. Приехали вместе с супругой. Первая ночь была самой тяжелой. Мы не понимали, что к чему и как. Для меня не стоял вопрос, будет кровопролитие или не будет, я понимал, что кровь прольется, главной задачей было - минимизировать потери и научить людей спасти себя и рядом стоящего. Это то, ради чего я на Майдан пришел изначально. Тогда еще не стоял вопрос о смене Януковича, проблема в принципе могла решиться в первый же день отставкой Захарченко, я думаю, ее хватило бы. Но в ночь с 10 на 11 декабря была предпринята попытка разгона, и это стало точкой невозврата. Весь процесс Майдана, я считаю - это были хождения команды Януковича по граблям, и каждый раз грабли были все больше и больше.

Что решило исход Майдана? Люди верили в свою победу. До последнего. И те ребята, которые пошли вверх по Институтской и погибли, верили больше всех нас.

Не думаю, что все это было зря. Просто любому нормальному человеку хочется, чтобы все получилось быстро и сразу. Нынешнюю систему надо ломать, но ломать резко и быстро не получится, она оказывает огромное сопротивление. В самом начале была необходимость если не чистки старого номенклатурного аппарата, то как минимум изоляции. Это не сделано. Но пусть рассудят потомки со стороны, им будет виднее. Я лицо заинтересованное.

О том, что будет война, я знал еще до Майдана. И это хорошо, что она произошла после, а не до. Иначе, уверен на 90%, война была бы сейчас в Киеве. Или мы бы Украину без войны до Днепра потеряли - тихо, спокойно. Если в Крыму еще было непонятно, отвечать или не отвечать, то без Майдана просто дали бы приказ не оказывать сопротивление. Так что для меня не стоял вопрос, будет ли война. Она была предопределена. Подобный конфликт мы еще курсантами рассматривали в институте в 2000 году.

На фронт я пошел добровольцем, формировал батальон. Добровольческий, но под командованием Министерства обороны. Я не раздумывал, идти на войну или не идти. Было четкое понимание, что я там буду, вопрос только - с кем. Когда решили формировать добровольческий батальон от самообороны Майдана, то оказалось, что среди сотников с образованием военным не так много. Фактически я один. Четыре месяца, с августа по декабрь 2014 года, мы стояли в Дебальцево, потом через месяц, в январе 2015, снова вернулись туда. Это был котел. Выводил батальон из окружения. Не знаю, к счастью или нет, но получается, что часть нашего подразделения оказалась в окружении, а часть, в том числе и я, - за Логвиново. Хотя нас из Горловки артиллерия утюжила с 6 утра до 12 дня, было прямое попадание в командный пункт, разбили наш базовый лагерь.

19 февраля последние наши военные вышли из котла. Когда крайние дошли до безопасной желтой зоны, потом еще сутки мы встречали и вытягивали из нейтралки 128-ю бригаду, 17-ю, 1-ю. Так получилось, что мы оказались ближе всех к месту, где все выходили. Через волонтеров связь налаживали, через координаторов, книгу можно писать об этом.

Я долго все анализировал, для меня это больная тема. И все-таки, складывая все пазлы, чем дальше - тем больше я убеждаюсь, что это было спланировано. Не котел, а нагнетание обстановки вокруг Дебальцево. Сам котел - это была ошибка командования. Горловское направление у нас было неприкрыто, голое совершенно. Об этом я лично докладывал. Там нет опорных пунктов, которые могли бы кого-то сдержать. В итоге в ночь с 8 на 9 февраля мы потеряли контроль над трассой и Логвиново, 10 февраля российские спецназовцы взяли Нижнюю Лозовую. Я не перестану говорить, что это ошибка командования.

Нам удалось оттянуть силы от Мариуполя и от ДАПа. Если помните, в тот период, когда в Дебальцево было жестко, под Мариуполем Азов взял четыре села практически без боя. Российские наемники и кадровые военные все силы бросили под Дебальцево. Их силы превышали наши  в 10-15 раз. И - безуспешные атаки, прорыва не получилось. Я считаю, что каждого, кто участвовал в дебальцевской операции, надо представить к орденам. И в целом эта операция - далеко не провал.

На Майдане волонтеры КК оказывали помощь всем сторонам конфликта, но нередко сами становились мишенью

Красный Крест в Украине до Майдана и после Майдана - это две совершенно разные организации. До 1 декабря 2013 года, когда Беркут избил участников акции на Банковой, КК - это были какие-то патронажные сестры, которые ухаживают за пожилыми людьми. В разгар акции протеста, когда к нам пришло большое количество молодежи, все увидели, что Красный Крест действительно помогает людям. Сейчас у нас есть отряды быстрого реагирования, мы активно работаем в прифронтовой зоне, причем по обе стороны конфликта, помогаем огромному количеству переселенцев, к нам продолжают приходить очень много волонтеров.

На Майдан мы пришли как частные лица 1 декабря, когда в Киеве проходил Марш миллионов. Накануне Беркут избил студентов. Взяли все, что у нас было: медикаменты, каски, несколько комплектов формы, мягкие носилки. И когда увидели заваруху на Банковой, приняли решение разворачивать полноценную работу. В итоге были созданы три отделения по 12 человек, плюс четвертое - MotoHelp, организация на правах отдельного подразделения. Еще - учебное отделение, резерв.

Под конец конфликта нас было более 50 человек. Мы присутствовали на Майдане круглосуточно. Когда не было штурмов - просто ходили мониторили. А во время штурмов помогали всем сторонам. Красный Крест был единственной нейтральной гуманитарной организацией, которая работала во время революции на Майдане.

Семь волонтеров Красного Креста получили легкие ранения, один, Рома Котляревский - тяжелое. Дубинки и отравление газом я даже не считаю. Например, 1 декабря все 10 человек, которые работали на Банковой, получили дубинками по полной программе. Практически у всех за этот период - отравление газом в той или иной степени, почти все 50 человек переболели острыми респираторными заболеваниями. Я о другом. Сережа Рыжков получил две резиновые пули в спину, целились по красному кресту. У Димы Поплавского под ногами разорвалась граната. У одного волонтера травма глаза и нижних конечностей.

Лично для меня самыми тяжелыми на Майдане были первый штурм в ночь с 10 на 11 декабря, первые дни на улице Грушевского в январе, очень тяжелая ночь для ребят была с 18 на 19 февраля, потому что в тот день они работали 24 часа непрерывно.

Я уверен, что все это было не зря. У нас все годы независимости строилось коррупционное государство. А тут вдруг щелкнули пальцами - и все поменялось? Так не бывает. Я еще в 2004 году говорил, что завтра ничего не изменится. Это медленный процесс. Революция должна была дать толчок, а остальное - напряженная многолетняя работа.

Война началась бы в любом случае. Но Майдан, наоборот, спутал планы России, поэтому они вынуждены были начать оккупацию Крыма и Донбасса не до конца подготовленными. И если Крым им отжать удалось, то на Донбассе они обломались. У них не получилось поднять ни Харьков, ни Днепропетровск, ни Запорожье, ни Николаев, ни Одессу.

В день проведения Марша миллиона 1 декабря было холодно. И мы предложили тем, кто приехал из других регионов Украины, особенно женщинам и семьям с детками, приходить греться в наши центральные рестораны. Я опубликовал карту ресторанов в своем Фейсбуке, чтобы было понятно, куда идти: бар в самом эпицентре на Майдане, Футурист на Бессарабке и Канапа на Андреевском спуске, приходите, угостим и обогреем. Друзья это сообщение начали тиражировать, идею поддержали другие коллеги-рестораторы. В итоге был создан стандартный в то непростое время, скажем так, сервис. Мы это делали в течение всей нашей революции. Я даже не знаю, сколько людей у нас за время Майдана побывало. Кроме того, все четыре месяца мы готовили обеды и привозили на Майдан. Так сложилось, что это стало достоянием общественности. Я считаю, что это нормальная естественная реакция любого нормального человека - поддерживать своих коллег, друзей, общественные инициативы.

У меня стойкое ощущение, что произошло самое главное: наконец-то родилось гражданское общество. Этот зародыш больше 20 лет сидел в утробе Украины. Нам, рестораторам, поварам и официантам в ресторанах, это очень хорошо видно. Еще года три назад в Киеве очень редко можно было встретить людей, свободно разговаривающих в ресторане на украинском языке. Практически невозможно даже в моем украинском ресторане было увидеть человека в вышиванке. Даже более того: у нас общество достаточно снобистское, любит пообсуждать и пооценивать друг друга, и я часто до Майдана встречал немного снисходительные взгляды русскоязычных гостей в адрес тех, кто разговаривал на украинском языке. То, что сейчас происходит - это стратегическая история. Тактические изменения, может, не очень видны, но стратегически произошло рождение гражданского общества. Благодаря Майдану появилась критическая масса людей, которые начали транслировать национальную украинскую, пока еще не до конца сформированную идею, в массы. И пусть это пока выглядит немного коммерческим, - когда модно стало ходить в вышиванках, и некоторые дизайнеры делают на этом огромные деньги, зарабатывают себе очки на заграничных показах. Зато беседа на украинском языке перестала выглядеть необычно. И большинство выучило хотя бы первый куплет украинского гимна. А все остальное надо еще не один год менять. Даже не менять, а создавать заново.

Что касается бизнеса, буду предельно откровенен. Нам, бизнесу, параллельно, что происходит на политической арене. Бизнес в Украине всегда был параллельной реальностью. 80% бизнеса как находилось, так и до сих пор находится в тени. Живет своей жизнью. И в основном политические события серьезно не влияют на наше положение. Конечно, на нас влияют экономические факторы типа падения курса национальной валюты в три раза, это существенно бьет по нашим реальным доходам. Инвестиции считаются в валюте, а продукт продается за гривню. Но хуже, чем есть и было последние 20 лет, быть не может. Улучшилось наше положение? Нет. Ухудшилось? Нет. Куда уже хуже? Мы и так на дне, периодически копаем ил.

Самым тяжелым для меня, наверное, был день поиска Игоря Луценко и Юрия Вербицкого. И следующий, 22 января, когда стало известно о смерти Вербицкого. Плюс ночь с 18 на 19 февраля. Мы ушли с Майдана 20-го утром совсем незадолго до расстрела, так как дежурили всю ночь.

Нет, даже близко у меня не появляется ощущение, что все было зря. Власть и Майдан - понятия не соотносимые. Не знаю, кто как, но я точно не надеялась "на власть", на то, что вот еще чуть-чуть постоим, а дальше придет добрый дядя - хороший президент, и все пойдет как по маслу. И в том, что касается расследования, никто особенно "на власть" не рассчитывал. Я, например, тогда думала, как придется защищать интересы активистов в условиях, когда большая часть потерпевших и свидетелей будут скрываться от тюрьмы или же сидеть. Так что, если с этим вариантом  сравнивать, у нас еще райские условия расследования.

Сейчас власть - это, в своем большинстве, бывшая оппозиция на Майдане. Разве они тогда что-то делали сами, по своей воле? Нет, их ко всему приходилось вынуждать и подталкивать. Они включались только тогда, когда уже неудобно было не участвовать... Все-таки оппозиция... Так почему мы думаем (если кто-то думает так, конечно), что, став властью, они кардинально изменятся? Люди обычно если и меняются, то в худшую сторону. Политики - тем более.

Помните табличку на Львовской Браме: "Вибачте за тимчасові незручності. Змінюємо країну"? Так вот, эти "незручності" не закончились. Ми все ще змінюємо країну. И это процес не одного года.

А что касается расследования убийств на Майдане, конечно, оно будет завершено, и мы получим достоверную картину того, что происходило. Виновные рано или поздно тоже будут наказаны. Очень много людей сейчас добиваются этого - и следователи, и прокуроры, и потерпевшие, участники событий, специалисты. Это больше, чем уголовное дело - это кусок нашей истории, которая не должна быть искажена.

Два года после Майдана. Не забудем, не посадим