Спартанец: Мы заезжали, когда от ДАП почти ничего не осталось

В эти дни Украина вспоминает бои за донецкий аэропорт. Ранее ЛІГА.net опубликовала интервью с одним из последних его защитников - Стасом Стовбаном. Сегодня мы публикуем второе интервью еще с одним киборгом. Присоединяйтесь к нам Facebook и принимайте участие в дискуссиях Его позывной - Спартанец. В гражданской жизни - Анатолий Свирид. Главный сержант первой аэромобильной роты 90-го отдельного аэромобильного батальона 95-й бригады, бывший спецназовец. В донецкий аэропорт он вернулся в самые последние его дни, в ночь с 18 на 19 января, едва оправившись после первого ранения. Объясняет: поступить иначе, &quot;тянуть лямку&quot; и бросить своих товарищей не мог. И он не бросал их вплоть до 21 января, когда понял, что обещанного зеленого коридора из ДАП не будет, взял белую тряпку и пошел к боевикам договариваться об эвакуации раненых. О последних днях защиты аэропорта Спартанец рассказал в интервью ЛІГА.net. - До войны вы были профессиональным военным, бывшим спецназовцем. Поехать в зону АТО - это было ваше добровольное решение, или вас призвали? - Еще когда был Майдан, я тренировал ребят, которых избил Беркут. В прошлом я служил в роте специального назначения, и тактику специальной подготовки проходил тоже, - это касается щитов и дубинок. Зашел в первую палатку, это была вторая сотня возле Дома профсоюзов, и сказал, что готов их тренировать. В костюме пришел; они посмеялись и спрашивают: ты сколько денег хочешь? Были случаи, что приходили такие же ребята и за деньги предлагали тренировать. Я говорю: нет, денег не надо, завтра буду, ждите. И неожиданно для них - пришел. Загнал в палатку и муштровал. Знаете, когда я делал это в армии, то там у людей такого вдохновения не было. А эти ребята уже побывали под дубинками и поняли, что, возможно, мой урок спасет чью-то жизнь. Дальше был Крым и набор в Национальную гвардию. Я поехал в Новые Петровцы, где проходил срочную службу, инструктором по специальной боевой подготовке. Там формировался первый батальон Нацгвардии, который сейчас носит имя погибшего генерала Сергея Кульчицкого. Это уникальный человек: он смог нивелировать ту ненависть, которая была изначально между срочниками из Внутренних войск и ребятами с Майдана. Ему это удалось, и он имел беспрекословный авторитет у обеих сторон. Его батей называли. Срок подготовки пролетел быстро, активных боевых действий еще не было, и Кульчицкий сказал мне: занимайся, чем занимаешься, а потом видно будет. К сожалению, не успел я. Они были в Павлограде, я 1 мая брал к ним билет, но их сняли и бросили на Славянск. И там он в конце мая погиб. Увиделись мы уже на его похоронах на Лычаковском кладбище. А потом мы договорились с военкомом, что когда будут приглашать бойцов в третий полк спецназа или 95-ю бригаду ВДВ, то я пойду в набор. В августе меня пригласили. Мы отбыли в Житомир, где формировался 90-й отдельный аэромобильный батальон 95-й бригады. И осенью, в ноябре, мы в составе 90-го батальона выехали на восток. Полное понимание, что это война, пришло, только когда погибли очень хорошие молодые ребята. Командир взвода Дима Ильницкий погиб в свой день рождения 29 ноября, и Иван Лесников получил тяжелые ранения и потом умер в Днепре - Когда лично для вас, по внутренним ощущениям, началась война? - Когда пошли первые погибшие в нашем подразделении. Это было в конце ноября 2014 года в Песках. Я находился в зоне АТО уже почти месяц, часто под обстрелами, градами, минами. За плечами был спецназовский опыт, подготовка Нацгвардии, на въезде АТО я не раз встречал груз 200, - но это так, цепляет, но без полного понимания. А полное понимание пришло, только когда погибли очень хорошие молодые ребята. Командир взвода Дима Ильницкий погиб в свой день рождения 29 ноября, и Иван Лесников получил тяжелые ранения и потом умер в Днепре. - Как вы попали в Донецкий аэропорт? - Наши подразделения начали заходить на вышку аэропорта в конце ноября. А я 2 декабря получил осколочное ранение и контузию на &quot;Зените&quot;, это наша позиция в районе ДАП. Миной накрыло. Отбыл на лечение. Через полтора месяца вернулся на восток. Досрочно, на собственном транспорте. Знал, что будет ротация нашего подразделения в аэропорт. Как раз время такое было, очень тревожное. Но мы должны были там быть. - Не было сомнений, желания - не идти? Особенно после первого ранения? - Если бы было такое желание, я бы тянул лямку. Но я понимал, что нужен там. Да, ситуация была сверхсложной, непонятной, но ведь там были наши бойцы, братья. Я не сомневался ни секунды. Может, это будет пафосно звучать, но для меня есть такие важные вещи, как честь, обязанность, которые мы как защитники должны выполнять, и до конца - тоже. - Ваша группа была последней, которая зашла в аэропорт? - Да. Всего в аэропорту в те дни было 54, кажется, человека. И около 20-ти живыми не вернулись. - Ротация состоялась в ночь с 18 на 19 января? - Сначала двое суток мы сидели в боевой готовности в Водяном. Часто менялись вводные, были очень плотные обстрелы с обеих сторон: и САУ, и артиллерия, и ствольное, и реактивное оружие. Земля гудела. То мы заходим пешком, то мы заезжаем. Было так, что мы уже сели в машину, просидели несколько часов, хотя там такого делать нельзя, что-то прилетело бы к нам - и все. А в ночь с 18 на 19 января мы из Водяного все же проскочили в аэропорт. Машину обстреляли по дороге, на подъезде нас забросали гранатами Ф-1. Но мы зашли без потерь. Наша крайняя группа. И крайняя машина вывезла раненых. 20 января произошел еще один большой &quot;бабах&quot;. Мы все полетели вниз. От трех этажей осталась одна огромная воронка. Тех, кто подавал признаки жизни, мы доставали из завалов. Тяжело раненых. Лечить их было уже нечем - Каким вы увидели аэропорт? Здание было уже как решето? - Мы заезжали ночью, и неприглядной картины не видели. Был туман, темно. Это уже потом мы поняли, что от аэропорта почти ничего не осталось. А после первого подрыва еще и упала стена, - единственная, которая защищала нас от обстрелов танками. Остался только пол. - Как вы там выживали? - Как выживали? Низенько где-то возле какого-то укрытия вжимались в бетон. 19 утром начались бесконечные обстрелы, гранаты, группы боевиков заходили, они пустили дым и газ, потом был первый подрыв, суточный штурм. Я получил ранение и контузию. А 20 января произошел еще один большой &quot;бабах&quot;. Мы все полетели вниз. От трех этажей осталась одна огромная воронка. Тех, кто подавал признаки жизни, мы доставали из завалов. Тяжело раненых. Лечить их было уже нечем, все медикаменты тоже остались под завалами. Вечером ко мне подошла группа бойцов: надо выходить. Я ответил, что никого не держу, но сам останусь с ранеными. Как будет дальше, я даже не думал. Но оставлять своих бойцов, которых тренировал, от которых чего-то требовал, я не имел права. Командование в это время говорило, что ведет переговоры о зеленом коридоре для раненых. - Вы ведь во время второго взрыва тоже получили новое ранение. - Два ранения за два дня. Перебит палец, больше 20 осколков в теле, три контузии. А потом я узнал, что сожгли машину эвакуации, на которой к нам пытался прорваться Рахман (машины пытались зайти с западной стороны рукава, но их обстреляли из утесов, - ред). К утру 21 января без эвакуации половина тяжело раненых ребят уже погибла. Тогда я взял белую тряпку и вышел на ту сторону, чтобы спасти остальных. - Вы понимали, что со стопроцентной вероятностью попадете в плен? - Я понимал, что была большая возможность того, что они меня просто подстрелят на подходе. Понимал. Но если есть хоть один шанс из ста спасти людей, то его надо было использовать. Я его использовал. У меня вышло. И я считаю, что жизнь прожил не зря. Меня встретила большая группа сепаров. Частично какие-то восточные ребята с бородами - чеченцы. Россияне, несколько белорусов. Такая сборная солянка. И они этого не скрывали. К утру 21 января без эвакуации половина тяжело раненых ребят уже погибла. Тогда я взял белую тряпку и вышел на ту сторону, чтобы спасти остальных - Что было потом? - Тяжело раненых отвезли в донецкую травматологию. А меня - в донецкое СБУ. Там я провел месяц. После чего был обмен, крайне небольшой. И часть раненых киборгов отпустили. - Вас допрашивали? - Физического воздействия не было. Хотя я знаю, что когда там был другой начальник, пленных били и издевались. При нас такого не было, - возможно, потому, что к нам периодически привозили русских журналистов: показывать киборгов. - Сейчас уже всех ребят из плена освободили? - В плен попало 16 человек. В декабре освободили последнего, Тараса Колодия (последние полгода киборга удерживали в Макеевской колонии - ред.). Почти два года в плену провел. - После обвала терминала вы звонили командованию и просили об организации зеленого коридора для раненых. Почему это не было сделано, и идти к боевикам пришлось вам? - Ну, героизм отдельных солдат - это сделанная на двойку работа Генерального штаба. В этом плане очень хромает такое понятие, как военное планирование. А мы не имеем права так разбрасываться жизнями мотивированных и подготовленных бойцов. - Как вы думаете, возможность организации зеленого коридора была? - Я думаю, надо было еще после потери старого терминала понять, что удерживать новый терминал вечно - невозможно. Там не было никаких защитных сооружений. И его обрушение было только делом времени. - То есть надо было не держать ДАП до последнего, а выводить людей намного раньше? - Конечно. Минировать здание аэропорта - и выводить бойцов. - Почему это не было сделано? - Этот вопрос - не ко мне. А к начальнику Генштаба Виктору Муженко, как минимум. Читайте также: Киборг Стас Стовбан: Под ногами были чечены, над головой - сепары Подписывайтесь на аккаунт ЛІГА.net в Twitter, Facebook, ВКонтакте и Одноклассниках: в одной ленте - все, что стоит знать о политике, экономике, бизнесе и финансах.