В пятницу 22 мая в Риге по итогам саммита Восточного партнерства была принята декларация, подтверждающая европейскую перспективу Украины. Вместе с тем некоторые эксперты и журналисты оценили итоги рижского саммита для Украины весьма пессимистически. В интервью ЛІГАБізнесІнформ министр иностранных дел Украины Павел Климкин прокомментировал результаты саммита, дал прогноз относительно перспектив безвизового режима с Евросоюзом, а также впервые прямо высказался относительно Минских соглашений и российской агрессии.

- Рижский саммит ЕС, который завершился 22 мая, многие эксперты называют безрезультатным, бессодержательным для Украины. Ваше мнение: в чем достижение этого форума для нашей страны?

- Все совсем не так. Саммит для Украины оказался весьма результативным, а вот какой будет программа Восточного партнерства после этого саммита, в будущем - это вопрос. Украина получила политическое обязательство по безвизовому режиму, четко отраженное в декларации Рижского саммита. На такое обязательство еще за месяц-два до саммита в принципе не рассчитывали. И многие мои коллеги и друзья-министры говорили, что "ну вот, ты часто стремишься к какому-то перфекционизму, но на этот раз вам, после саммита, в общем-то, жаловаться не на что".

Евросоюз дал нам четкий месседж о том, что реформы в Украине оцениваются весьма позитивно. До конца 2015 года состоится последняя оценка - последняя, естественно, если мы все правильно сделаем для достижения безвизового режима. Я очень надеюсь, что сделаем, ибо если мы не сделаем, то, в принципе, есть вопрос, как мы вообще дальше будем продвигать евроинтеграцию. И, наконец, есть гарантия, что результат этой оценки по Украине в конце года не положат "под сукно".

Конечно, в Евросоюзе до сих пор испытывают, и сознательный, и подсознательный страх по поводу того, что иммиграционный, миграционный поток из Украины увеличится. Кроме того, некоторые не верят, что мы полностью поставим барьер на восточной границе и те, кто сейчас находится в Донбассе как граждане Украины, смогут получить биометрические паспорта.

- Что вы имели ввиду, когда говорили, для перспективы проекта Восточного партнерства под вопросом?

- Для Восточного партнерства саммит, действительно, оказался сложным. Всем ясно, что отношения в рамках Восточного партнерства у Европейского союза будут развиваться по отдельным трекам. Понятно, что даже те страны, которые подписали, ратифицировали соглашение об ассоциации -  достаточно разные, хотя у них есть и немало общего. Возьмем, к примеру, нас, Молдову и Грузию - при очевидной схожести наших позиций, тем не менее, и сама логика реформ, и то, где мы находимся,  каким образом развиваемся - все это имеет свои существенные особенности. Что касается остальных стран - тем более. Поэтому я не могу даже сказать, что из формата 28+6 Восточное партнерство перешло в формат 28+3+3. На самом деле ситуация все больше развивается в направлении форматов индивидуальных отношений.

Базовый формат Восточного партнерства, конечно, останется, поскольку география никуда не делась. Но вот то, что раньше нас связывало со странами-участницами проекта, а именно постсоветское прошлое - этого больше нет. Сейчас нас связывает в основном география.

- Если все-таки до конца года Украина выполнит все требования ЕС в части безвизового режима, то реален ли безвизовый режим с ЕС, пока у нас на востоке 400 километров границы не контролируется, через нее ходят танки, "Грады" и солдаты Российской Федерации? В Евросоюзе же знают об этом.

- Евросоюз не просто знает об этом, но и очень хорошо понимает ситуацию. Но в Евросоюзе есть опыт той же Молдовы, в которой есть Приднестровье. Поэтому ЕС понимает, что наказывать просто так, за то, что делает у нас Россия, нельзя - надо искать другой выход. И с помощью Минских соглашений, и параллельно с этим форматом.

Да, мы должны четко контролировать линию разграничения в зоне АТО, и, я считаю, что мы сейчас делаем это все лучше и лучше. Евросоюз это понимает и, я надеюсь, будет нам в этом помогать, потому что такой контроль и в его интересах тоже.

- Вы упомянули Минские соглашения. Одним из важных элементов  соглашений 11-12 февраля были четкие сроки - по прекращению огня, обмену военнопленными и т.д. На самом деле сейчас все сроки сорваны. Как вы определите статус выполнения Минска-2? Что это сейчас за документ?

- Против нас ведется гибридная война. Некоторые считают, что у нас сейчас гибридное перемирие. На самом деле и гибридного перемирия нет, потому что каждый день гибнут люди, есть раненые. Все, что происходит с отводом техники в Донбассе, все эти знаменитые "карусели", когда вооружение прячется неизвестно где, а потом появляется, и не только на "парадах"... Обстрелы, недопуск наблюдателей ОБСЕ - все это вместе не дает приблизиться к завершению первой фазы реализации Минских соглашений - к деэскалации. Как только мы сумеем достичь деэскалации - тогда у нас есть какой-то шанс на прогресс. Если нет реальной деэскалации - нам очень трудно двигаться дальше.

А все возможные сроки, действительно, сорваны. Вся логика Минских договоренностей была поставлена под вопрос еще событиями вокруг Дебальцево. Не только сроки, а вся логика, я это постоянно повторяю. То, что после Дебальцево Украина выполняет Минские соглашения - это наша добрая воля, которая очень позитивно оценивается нашими друзьями и партнерами - как наша воля не только к выполнению Минских соглашений, но и вообще к миру.

- Но если с нашей стороны выполняются условия Минского соглашения, а с другой стороны нет - значит, соглашение не работает, верно?

- Я бы сказал так: соглашение частично, в некоторых моментах, выполняется. Выполняется недостаточно и несовершенно. Говорить, что ничего не сделано - тоже нельзя, потому что я помню те совсем тяжелые времена, когда, в общем-то, каждую ночь происходила вакханалия из обстрелов со стороны оккупированного Донбасса.

Логика Минских договоренностей была поставлена под вопрос еще событиями вокруг Дебальцево. И не только сроки, а вся логика, я это постоянно повторяю. То, что после Дебальцево Украина выполняет Минские соглашения - это наша добрая воля

- Вакханалия и сейчас происходит.

- Она и сейчас происходит, только в меньшей степени. Поэтому какие-то шажки вперед есть, но реального ощутимого прогресса - нет. Например, если посмотреть на обмен заложниками, - то это вообще кошмар. То, что освободили Олега Кузьминых - это, с одной стороны, здорово, и что-то отлегает от сердца, а с другой стороны, когда думаешь, что это очень важный, но все-таки единичный случай, и никакого серьезного прогресса в глобальном разрезе нет, то это и эмоционально очень тяжело, не только политически. Ну, и по началу переговоров рабочих подгрупп - у нас тоже прогресс идет пока более чем сложно.

- Задам вопрос, который, наверное,  интересует многих, и на который лично от вас не слышал ответа. Как вы можете сейчас определить российско-украинские отношения что это? Война,  кризис, это антитеррористическая операция или какой-то новый тип агрессии, гибридная война? Внутри страны власть постоянно говорит о российской агрессии, о войне, мобилизует население и т.д., а на внешней арене - о покупке газа, угля, электроэнергии у России, о снабжении Крыма. Так у нас есть агрессия и война или нет?

- Конечно, у нас есть российская агрессия. Она ведь началась не в Донбассе, она началась в Крыму. У нас есть четкое определение, в том числе и юридически закрепленное в законодательстве, которое касается Крыма, - именно агрессия.

- Но это не война?

- Я считаю, что то, что происходит в наших отношениях с Россией - это новый тип войны, можно называть ее и гибридной, и как угодно иначе, но это однозначно агрессия с российской стороны, которая квалифицируется как агрессия всеми соответствующими международно-правовыми документами.

Именно поэтому мы сейчас ведем последовательную работу, чтобы привлечь Россию к ответственности по, например, Конвенции о борьбе с финансированием терроризма, Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации, Конвенции ООН по морскому праву. В международных структурах делается все, чтобы работать по этим направлениям.

Но, с другой стороны, ведь мы говорим о вынужденной, безальтернативной закупке энергоносителей, которая тоже постоянно диверсифицируется - того же газа мы покупаем в России все меньше и меньше. Да, у нас сохраняется некоторый объем торгово-экономических отношений, который достаточно быстро сокращается, товарооборот значительно упал.

Меня много раз спрашивали: а почему мы при этом сохраняем дипломатические отношения с РФ? Я считаю, что в условиях именно такой, новой формы агрессии, которую осуществляет Россия по отношению к Украине, во-первых, нужны контакты и защита для сотен тысяч украинцев, которые находятся в России, и, во-вторых, - возможность держать Россию в Трехсторонней контактной группе, собственно, как сторону конфликта. Это очень важно.

- То есть, таким образом мы сохраняем РФ в дипломатическим поле?

- Не столько в дипломатическом, сколько в политическом поле. Мы сохраняем Россию в этом плане как сторону конфликта. Иначе бы Россия и дальше выставляла Донецк и Луганск в попытке показать, что конфликт происходит исключительно внутри нашей страны. А на самом деле ситуация ведь не имеет ничего общего с внутренним конфликтом.

- Брюссель давит на Украину в части уступки боевикам - по поводу содержания новой Конституции, федерализации и т. д.?

- Брюссель не давит. Там очень хорошо понимают ситуацию. У Европейского союза есть свой блок интересов в этом отношении. Для него очень важно стабилизировать Донбасс, но стабилизировать не любой ценой. Они прекрасно понимают, что сделать замороженный конфликт из Донбасса - с миллионами людей, которые там живут, по логике Приднестровья или Абхазии не получится. Кроме того, имея открытую границу с зоной конфликта, Москва всегда сможет дестабилизировать ситуацию на протяжении считанных часов.

Поэтому интерес Европейского союза состоит в том, чтобы путем продуманных и очень четко скоординированных шагов добиться сначала деэскалации ситуации, потом стабилизации, а после стабилизации - посмотреть, каким образом двигаться дальше. Никто в Евросоюзе не требует от нас перескакивать через эти этапы.

- Я объясню, почему задал этот вопрос. Часто в последнее время приходится общаться с представителями различных органов исполнительной власти, и источники не под запись говорят о том, что на самом деле на западе у нас из реальных союзников остались лишь США. А Европа устала от войны и подсчитывает убытки от санкций, особенно южная Европа, Евросоюз готов к компромиссу с Россией за счет Украины. Это правда?

- Я считаю, что ситуация как раз выглядит не совсем так. В Европе есть общее понимание и даже консенсус. Из него действительно постоянно кто-то пытается выскочить, но есть общий консенсус - по поводу исполнения Минских договоренностей нужно постоянное политическое давление, в том числе  в виде санкций, и постоянная помощь Украине. И сейчас в Европе сформировалась - может быть, политически это не совсем корректно говорить - коалиция из стран, которые, в общем-то определяют решения Евросоюза.

Евросоюз прекрасно понимает, что сделать замороженный конфликт из Донбасса - с миллионами людей, которые там живут, по логике Приднестровья или Абхазии не получится. Кроме того, имея открытую границу с зоной конфликта, Москва всегда сможет дестабилизировать ситуацию на протяжении считанных часов

- Условная коалиция?

- Условная коалиция, назовем ее так. В ней участвуют как ключевые страны, такие, как Германия и Франция, так и много других стран, которые последовательно поддерживают Украину. Поэтому такой консенсус разбить очень сложно. Я бы не делал разделения между Штатами, Европой и, условно, Японией. Я считаю, что есть два уровня. Один я назову, условно, трансатлантической солидарностью - это понимание того, что международное право и геополитическая картина не должны меняться так, как это делает Россия.

Второй уровень - это европейская солидарность, потому что то, что происходит у нас, для Европы (и работать на этом направлении для нас сегодня особенно необходимо) должно стать первостепенной проблемой. Дестабилизация Украины является жизненно важным процессом для сегодняшней российской власти, Москве нужно держать Украину слабой и нестабильной. А вот для Евросоюза - они поняли это в течение последнего года - жизненно важно стабилизировать и иметь  демократическую, европейскую Украину.  Как Балканы в свое время были важнее для Европы, нежели для других игроков в трансатлантическом поле, так и мы сегодня важнее для Европы. Я считаю, что для Европы мы становимся все более важными и ЕС постепенно, может быть, маленькими, не всегда последовательными шажками понимает жизненную важность Украины для Европы.

- В таком случае, как идут переговоры и каков их статус, о введении миротворцев ООН или Евросоюза в Донбасс? Эта идея до сих пор реалистична или уже нет?

- Это очень важная идея, и сначала ее не все до конца поняли. Наша идея состоит в том, что будущая миротворческая миссия должна поддерживать именно выполнение Минских договоренностей, а не в том, чтобы десантировать в зону конфликта десятки тысяч вооруженных солдат, техники и таким образом кого-то победить.

Идея состоит в том, что после фазы деэскалации конфликта начнется стабилизация. Будут создаваться местные структуры, постепенно восстанавливаться украинская власть, там будет очень сложная ситуация с соблюдением законодательства. Кто будет за это все отвечать? Нужно делать то, что делали европейские миссии на Балканах. Возможно, сравнение нас с Македонией на фоне сегодняшних событий не очень удачно, но тем не менее, - Македония, Косово, Босния - я считаю, что это в целом все-таки вполне успешные примеры миротворческих миссий.

Поэтому нам нужна миротворческая миссия, она может быть под эгидой ООН или ЕС, она может быть комбинированной. Но миссия должна быть с военно-гражданским компонентом, которая занималась бы именно стабилизацией. Понятно, что пока российские войска находятся на территории Донбасса, никакая миссия туда не придет, потому что в ООН Россия может заблокировать ее мандат. ЕС для того, чтобы послать к нам военную миссию, де-факто тоже нужен мандат ООН, потому что это прописано в законодательстве ряда стран. В случае с гражданской миссией, возможно, с каким-то военным компонентом, это будет намного проще.

- Это вы говорите то, о чем говорил Дональд Туск на саммите в Киеве? О том, что военной миссии ждать не стоит, будет работать гражданская?

- Гражданская миссия необходима. Но Евросоюз потихоньку приходит к пониманию, что эта миссия должна быть сильной, способной повлиять на ситуацию, то есть, там должен быть некий военный компонент - и военные наблюдатели, и реальная военная полиция.

- Можем ли мы говорить о каких-то сроках? Когда я спрашивал о реалистичности такой военно-гражданской миссии - возможна ли она до конца года, или есть какие-то другие сроки?

- Миссия и получение мандата - это вопрос политического консенсуса и вопрос подготовки. Подготовка, если это будет небольшая миссия, может состояться, условно, в течение нескольких месяцев.

Но я прекрасно понимаю, что для ряда стран Европейского союза приход в Донбасс сегодня, пока там находятся российские войска - это большая общественная проблема.

Дискуссия в рамках Европейского союза идет, и она однозначно идет в правильном направлении. Шаги, которые кому-то кажутся мелкими, на самом деле очень важны - оценочная миссия, дополнительные дискуссии, подготовка, миссия ЕС, которая сейчас работает в Киеве, помогает в реформе нашего сектора безопасности и обороны - все это работа в правильном направлении.

Для того, чтобы говорить о реальной перспективе членства в НАТО, мы должны провести реформы. И эти реформы должны быть направлены на то, чтобы страна была способна защищать себя, в том числе в гибридных войнах

Но, естественно, сначала нам надо достичь деэскалации, чтобы ОБСЕ все контролировала. Если ОБСЕ замечает в Донбассе российский комплекс "Стрела", как это было пару дней назад, конечно, очень трудно обойтись только гражданской миссией, надо ее расширять. Поэтому сначала ОБСЕ контролирует, российские войска уходят, и вот тогда может достаточно эффективно работать миротворческая миссия.

- Вопрос относительно модели коллективной безопасности, на которую сейчас ориентируется Украина. У меня есть ваша цитата от 17 апреля, вы заявили, что Украина будет искать альтернативу НАТО: "У нас происходит гибридная война. Я на сто процентов не уверен, есть ли у НАТО полная готовность отражать подобные или будущие гибридные войны, и есть ли на сегодня структура НАТО оптимальной для этого". В США, например, администрация Обамы пока не спешит нашей стране давать особый статус союзника вне НАТО. А недавно президент Порошенко на СНБО предложил вернуть пункт евроатлантической интеграции в стратегии нацбезопасности. То есть, вы говорили, что мы будем искать какую-то альтернативу НАТО, президент же хочет евроатлантический вектор вернуть. Можете пояснить, какую модель коллективной безопасности выбирает Украина?

- Важный вопрос, давайте не будем себя обманывать, я отвечу очень прямолинейно. Во-первых, я никогда не призывал искать альтернативу НАТО и, честно говоря, я не верю, что альтернативу НАТО сегодня можно найти в принципе. Во-вторых, в НАТО пока нет консенсуса в отношении членства Украины. Мы над ним, конечно, будем работать, но пока он появится, этот консенсус, пройдет определенное, немалое время.

А безопасность Украины надо обеспечивать прямо сейчас - сегодня, завтра, послезавтра. Я действительно хочу пояснить логику того, что я сказал, - гибридная война - это война фактически во всех измерениях безопасности. Помните, как в балтийских государствах были случаи массированных хакерских атак в секторе безопасности - несмотря на то, что ряд стран были членами НАТО, они все равно подвергались атакам. Вот поэтому нам нужно четкое понимание того, каким образом мы будем защищаться от гибридной войны.

Те, кто будут против нас вести гибридную войну в будущем, тоже не будут стоять на месте. Они тоже будут учиться и тоже будут становиться лучше. Поэтому сейчас мы полагаемся на солидарность и помощь мирового сообщества. Но в конце концов все зависит только от нас. Мы должны построить исключительно эффективный сектор безопасности и обороны.

- НАТО как стратегическая цель остается?

- Конечно. Но сначала мы должны провести реформы. И эти реформы должны быть направлены на то, чтобы страна была способна защищать себя, в том числе в гибридных войнах. Это включает в себя не только военный, но и все остальные компоненты безопасности. Я всем привожу в пример Хорватию - почти треть территории страны когда-то была оккупирована, но хорваты в течение нескольких лет, приложив сумасшедшее усилия, сумели подняться.

Мы должны сделать даже больше, чем они, потому что наши задачи в несколько раз сложнее. И поэтому работать над консенсусом в НАТО, и над помощью НАТО - да, нужно, но одновременно, и это главная наша цель, нужно реформировать страну, потому что только эффективно действующие государственные демократические институты могут противостоять агрессору в гибридной войне.

- Вы упомянули важность реформ, в том числе и для безопасности страны. Не секрет, что реформы проходят крайне медленно, а где-то вообще не проходят. Вам, дипломатам, на внешней арене, западные партнеры, как и раньше, указывают на коррупцию в Украине, некомпетентность власти, отсутствие политической воли? Вы на эти темы с западными партнерами разговариваете? Они же все знают, что у нас происходит.

- Конечно. Никто и не собирается никого обманывать. Но эти темы надо разделить. Борьба с коррупцией - это тема, которая не может быть реализована, условно, за два или за четыре месяца. И усилия наши оцениваются позитивно. Но, естественно, нашим партнерам хочется, чтобы мы последовательно шли по этому пути. Но в отсутствии воли к реформам меня за последнее время никто не упрекал.

На самом деле то, что такая воля есть, особенно отмечается в Европейском Союзе -  не только воля к каким-то косметическим изменениям, а понимание того, что страна может войти в трансатлантическое и европейское пространство только путем изменения модели того, как наше государство, общество и экономика функционируют. Мы не можем сохранить олигархическую структуру и при этом эффективно двигаться дальше. Мы не можем сохранить тот же уровень коррупции или лишь чуть-чуть его "подрихтовать" и двигаться дальше.

- То есть, разочарования Украиной на Западе вы не замечаете?

- Я вижу, что Запад хочет, чтобы реформы, во-первых, осуществлялись последовательно, а во-вторых, чтобы их темп не падал. И они понимают, что реализовать эти реформы во время российской агрессии очень сложно, но если мы этого сейчас не сделаем, то окно для этих реформ закроется. Есть очень четкий месседж: продолжайте проводить реформы, делайте это постоянно, последовательно, профессионально, с пониманием того, что это должны быть не косметические, а структурные изменения, реальное движение вперед.

- Раз критики нет, значит и разочарования нет?

- Я не вижу разочарования украинскими реформами. Я вижу как раз четкую помощь. Потому что в истории были разные опыты с имплементацией реформ. Некоторые страны за пять месяцев что-то делали, а потом, когда настроения людей менялись, все откатывалось назад.

Мы не можем сохранить олигархическую структуру и при этом эффективно двигаться дальше. Мы не можем сохранить тот же уровень коррупции или лишь чуть-чуть его "подрихтовать" и двигаться в Европу

- Вы про Грузию сейчас?

- Я говорю про многие страны, в том числе и латиноамериканские, и про наших некоторых соседей, которые проводили реформы.

- Перед президентскими выборами Порошенко обещал, что вместо Будапештского меморандума будет новый документ с реальными гарантиями безопасности и суверенитета Украины. Как вы считаете, каким мог бы быть такой документ и будет ли он действовать без подписи России?

- Я считаю, что Будапештский меморандум - это катастрофический прецедент для международной безопасности. Потому что сейчас никто уже не будет полагаться на политические обязательства, какие бы они ни были. И не только Украина. Поэтому, когда еще готовился этот документ, и я был совсем молодым дипломатом, участвовавшим в разработке Будапештского меморандума, мне казалось, что нужно идти в направлении международных гарантий, которые являются обязательными. И только так можно обеспечить будущее на перспективу. Сейчас всем понятно, что любые модели в рамках ОБСЕ на европейском пространстве не действуют, и всем понятно, что нам нужен новый документ. Одна из идей - это международная Хартия безопасности, которую мы сейчас продвигаем в ОБСЕ и в ООН, она должна, как мы понимаем, содержать и четкие обязательства, и самое главное - санкции за их невыполнение. И эти санкции должны наступать автоматически в случае нарушения, и самое главное - страны, которые являются нарушителями международного права, не должны иметь права вето по данному вопросу. Вот логика подобных документов.

- А возможен ли будет такой документ без участия и подписи России?

- Это будет очень сложно, но Россия ведь многие вещи тоже не хотела делать, например, идти на заключение Минских договоренностей. Ведь планы России сначала были несколько иными. И тем не менее, политическое давление, санкции и другие меры заставили ее стать прямым участником переговоров.

- То есть, без подписи России документ работать не будет, но Россию можно заставить участвовать в этом процессе?

- Да. Россия должна понимать, что если она не подпишет такой документ, то против нее будет работать вся система и государственных, и негосударственных игроков, потому что она будет таким образом постоянной угрозой миру и стабильности.

- Зачем Украине сейчас в переговорной группе по Минску кум Путина Медведчук? Это условие Кремля?

- Нет. Это обстоятельство, которое связано с его активным участием в обмене. И поскольку у него получается взаимодействовать в этом очень важном вопросе, я считаю, что для того, чтобы освободить наших ребят, надо использовать все возможные средства, чтобы это состоялось, во-первых, быстрее, во-вторых, в полном объеме.

- То есть, Медведчук помогает в этом?

- Да, конечно. Он же является специальным уполномоченным главы СБУ в этом плане.

- Западные дипломаты как-то реагируют на недавнее задержание бойцов ГРУ на Донбассе?

- Конечно. И не только дипломаты, но и политики. На самом деле надо сказать честно, что абсолютное большинство очень четко понимает масштабы российской агрессии и присутствие российских войск на Донбассе. Но некоторые стараются каким-то образом создавать впечатление квазинормальности, говорить о том, что на самом деле российское влияние преувеличено и тому подобное, в каких-то собственных целях. И поэтому это задержание просто является еще одним примером.

- А каковы перспективы привлечения генералов, российских чиновников, других лиц к международному суду?

- Вы имеете в виду Международный уголовный суд? Это зависит от того, каким образом Международный уголовный суд будет изучать ситуацию, ведь там есть свой механизм. Если МУС получает соответствующее понимание, что есть основания для привлечения и есть основания для юрисдикции Международного уголовного суда, сначала посылает ряд миссий, на основе выводов этих миссий принимается определенное решение.

Сейчас действия Международного уголовного суда на территории Донбасса, естественно, ограничены, потому что никто просто не будет разговаривать с его представителями. Но я встречался, кстати, в Гааге буквально месяца полтора назад и с Президентом, и с Прокурором, обсуждал разные опции. Я, чтобы не говорить обтекаемых фраз, просто скажу, что некоторые детали я тут не хотел бы раскрывать, но мы над этим работаем.

- Почему Украина требует введения еще больших санкций против России со стороны Запада, но при этом не вводит со своей стороны санкции?

- Почему же. Я так понимаю, что ряд персональных санкций работают. Что касается санкций экономических, над этим работает СНБО вместе с соответствующими министерствами. Инвестиции российские - они все равно минимизированы сегодня. Назовем это просто санкциями, которые уже действуют в отношении России. И в этом плане никакие формальные санкции, которые мы введем дополнительно, не будут такими, как те последствия, которыми себя уже наказала Россия. Я вообще считаю, что поскольку отношения Украины и России не будут нормализованы в обозримой перспективе и, естественно, не будут нормализованы, пока Крым не вернется под контроль Украины, поэтому такие санкции, назовем их общественными, как угодно, они будут действовать и дальше. И российский капитал, соответственно, тоже будет чувствовать себя ущемленным.

- На какие компромиссы мы можем пойти с Россией по поводу Донбасса? Где красная линия?

- Я считаю, что все это очень просто. Во-первых, мы не будем идти на компромиссы в отношении единства страны, потому что да, нужен закон об особом режиме самоуправления, но единство страны - это вопрос ее выживания. Поэтому в этом плане никто ни на какие компромиссы не пойдет, однозначно.

Второй вопрос, который является ключевым - это Крым. В этом вопросе с Россией никто никогда ни на какие компромиссы не пойдет, и это не политика, это вопрос базовой морали для каждого из нас.

И третье - никто никогда не пойдет ни на какие компромиссы с Россией в отношении европейского пути Украины. Я лично уверен, что Украина по своей ментальности, по истории - должна быть в Европейском союзе, начиная от древних времен, через Магдебургское право, через Запорожскую сечь, через всю свою историю. Эти три вопроса - они являются абсолютно фундаментальными для существования нас как единого демократического европейского государства. Поэтому это даже не вопросы, которые являются красными линиями. Это вопросы, которые никогда не будут обсуждаться.

Читайте также: Декларация рижского саммита Восточного партнерства: полный текст

Досье на Павла Климкина

Подписывайтесь на аккаунт ЛІГАБізнесІнформ в Twitter и Facebook: в одной ленте - все, что стоит знать о политике, экономике, бизнесе и финансах.